Papers by Dmitry Dubrovsky
Russland-Analysen Nr. 422 vom 15.07.2022, S. 2–6, 2022
Zusammenfassung
Bis zum Beginn von Russlands Krieg gegen die Ukraine hatte der Kreml versucht, d... more Zusammenfassung
Bis zum Beginn von Russlands Krieg gegen die Ukraine hatte der Kreml versucht, die Stärke russischer Universitäten und Forscher:innen in den internationalen Rankings zu demonstrieren. Jetzt führen die wegen des
Krieges verhängten Sanktionen des Westens dazu, dass russische Wissenschaftler:innen isoliert werden. Als Reaktion sind jene Teile der russischen Wissenschaft, die traditionell eine Zusammenarbeit mit dem Westen ablehnten, bestrebt, national definierte Maßstäbe zu etablieren. Russland wird wohl eine neue Form der akademischen Internationalisierung anstreben und dabei seine Aufmerksamkeit weniger gen Westen richten als vielmehr auf China, Indien und den Iran.
Nr. 450 | 14.05.2024 Russland–Analysen 30 Jahre russische Verfassung, 16-20, 2024
Die Sprache, mit der Menschenrechte an russischen Hochschulen in Studienplänen und Lehre beschr... more Die Sprache, mit der Menschenrechte an russischen Hochschulen in Studienplänen und Lehre beschrieben werden, war und ist weitgehend eine leicht modifizierte sowjetische Sprache. Trotz der politischen Verände
rungen der vergangenen Jahrzehnte spiegelte diese weiterhin das Verständnis von Menschenrechten bei der russischen Bevölkerung wider, das in sowjetischer Sprache und Theorien wurzelte. Seit Beginn des vollum fänglichen Angriffskriegs gegen die Ukraine wurde die Menschenrechtslehre gezwungen, zu den Mustern der 1970er Jahre zurückzukehren, da sich sowjetische Menschenrechtskonzeptionen mit aggressiver, kriegstreiberischer Propaganda verbinden. Das Völkerrecht wird dabei ins komplette Gegenteil verkehrt.
Laboratorium: Russian Review of Social Research, 16(3), 157–160, 2024
Academic freedom and autonomy have recently become significant topics of scholarly research, with... more Academic freedom and autonomy have recently become significant topics of scholarly research, with the United States leading in this area. The US has a long-standing tradition of examining academic freedom from legal, sociological, and ethical perspectives. In the past few years, several monographs dedicated to this issue have been published, including works by Joan Wallach Scott (2019b) and Henry Reichman. Reichman’s 2019 book, The Future of Academic Freedom, addresses various contentious issues related to academic rights and freedoms in the US
Laboratorium: Russian Review of Social Research, 16(3), 4–8., 2024
This issue of Laboratorium took almost a year to prepare, with complex negotiations with the auth... more This issue of Laboratorium took almost a year to prepare, with complex negotiations with the authors to find theoretical perspectives and appropriate language. Reviewers disagreed with each other, and the editors struggled to formulate recommendations and maintain the integrity of the issue. These practical difficulties highlight the multifaceted complexities of studying academic freedom, which are intellectual,
empirical, and methodological in nature.
Laboratorium: Russian Review of Social Research 16(3), 84–98 , 2024
Academic rights and freedoms, as a distinct variety of human rights and freedoms, seem to follow ... more Academic rights and freedoms, as a distinct variety of human rights and freedoms, seem to follow a similar pathway both in their origins and in their further study. They appear to have emerged in conjunction with the establishment of science as a special form of interaction with the world, which separated from theology in the Middle Ages. The newly created distinctive community of scholars, and later teachers, began to reflect not only on the properties and qualities of the world around them, but also on the properties and qualities of their own corporation, defending intellectual freedom from any encroachments, first by the church, then by the state, and in the modern world by capitalist corporations. It is thus possible to explore the rise of ideas regarding academic freedom as "a freedom stemming from its infringement," and academic freedom studies as a practical application of advocacy, which develops arguments for academic freedom's defense, affirms its basic principles, and analyses major threats to it. One can argue that the history of the emergence and development of both academic rights and freedoms and their study is highly amenable to Alan Dershowitz's hypothesis that the idea of human rights is paradoxically grounded in the history of their violation.
Demokratizatsiya: The Journal of Post-Soviet Democratization 30: 1 (Winter 2022): 35-58, 2022
Drawing on a series of in-depth interviews
with social scientists and university professors con... more Drawing on a series of in-depth interviews
with social scientists and university professors conducted
in spring 2020, we explore how Russian social scientists
assess and interpret academic freedom, with a particular
focus on freedom of academic expression inside and
outside universities. We find that while Russian social
scientists generally agree about the state of academic
freedom within the university, there is a considerable
divide over where to draw the line between freedom of
academic expression and freedom of speech. The social
model is characteristic primarily of politically and socially
active scholars, while the traditional understanding of
academic freedom is more typical of representatives
of university management. This discrepancy has set
the stage for severe conflicts that have resulted in the
dismissal from universities of politically and socially
active professors and students
A World Order in Transformation? A Comparative Study of Consequences of the War and Reactions to these Changes in the Region, 2024
This essay describes how neoliberal reforms in Russian higher educational institutions (HEI) he... more This essay describes how neoliberal reforms in Russian higher educational institutions (HEI) helped autocrats to defeat academic freedom and legitimize the war of aggression.
Неприкосновенный запас, 02 (142), 193-207, 2022
России движение против вакцинации (антивакционное движение, далее-АВД) развивалось вобрав в себя ... more России движение против вакцинации (антивакционное движение, далее-АВД) развивалось вобрав в себя разнообразные реакции на меры государства против пандемии COVID-19-не на пустом месте. Оно появилось гораздо раньшепрежде всего как результат активного сопротивления родителей обязательной вакцинации детей- Наше предположение таково: в настоящее время АВД обладает всеми чертами социального движения, характеристики которого задаются, с одной стороны, очевидной гетерогенностью его самого, с другой,-вариативностью методов, которые оно использует в качестве ответа на государственную кампанию вакцинации. В качестве нового социального движения АВД характеризуется неконвенциональными формами выраже ния общественного протеста-на что влияет и рост авторитарных тенденций в политике властей, и общее недоверие к государственным институтам со стороны общества. Предлагаемая статья посвящена специфике АВД в России и является попыткой объяснить разнообразие взглядов и позиций как самих сторонников АВД, так и их специфику («отрицатели распада СССР» соседствуют с ультралибертарианцами, которые называют вакцинацию «советской практикой несвободы»). Также речь пойдет о широком спектре форм гражданского неповиновения, которые использует движение.
Baltic Worlds, № 1-2. , 2022
Higher education has traditionally been considered in Russia as an important factor of internati... more Higher education has traditionally been considered in Russia as an important factor of international prestige. In addition, the development of international projects within the framework of the modern neoliberal approach has always been seen by Russia as a serious financial component related to international student exchanges, as well as the opportunity to use higher education as a “soft power”. Meanwhile, Russia traditionally continues to maintain a serious position in the field of higher education, mainly in the natural sciences. President Putin himself sees
this work as very important, regularly convening meetings of the Presidential Council for Science and Education and takes
an active part in it.
the soviet and post-soviet review 46 (2019) 211-236, 2019
This article contributes to the growing body of research on the increasing role of judicial syste... more This article contributes to the growing body of research on the increasing role of judicial systems in regulating politics and religion ('judicialization of politics and religion') across the globe. By examining how academic expertise is deployed in anti-extremist litigation involving Russia's minority religions, this article reveals important processes involved in this judicial regulation, in particular when legal and academic institutions lack autonomy and consistency of operation. It focuses on the selection of experts and the validation of their opinion within Russia's academia and the judiciary, and identifies patterns in the experts' approach to evidence and how they validate their conclusions in the eyes of the judiciary. Academic expertise provides an aura of legitimacy to judicial decisions in which anti-extremist legislation is used as a means to control unpopular minority religions and to regulate Russia's religious diversity. As one of the few systematic explorations of this subject and the first focused on Russia, this article reveals important processes that produce religious discrimination and the role that anti-extremist legislation plays in these processes.
Journal of Conflict Transformation. Caucasian Edition Vol. III. No. 2. P. 80-94. , 2018
The process of political transformation of Russian foreign policy-which can be described with the... more The process of political transformation of Russian foreign policy-which can be described with the lofty metaphor "getting off the knees"-also means the development of a foreign policy "independent of the West." This policy can be tracked through a series of conflicts in the post-Soviet space in which […]
Baltic Worlds #4. p 4-11, 2018
Independent scientific and professional organizations began
to suffer especially after the introd... more Independent scientific and professional organizations began
to suffer especially after the introduction of the so-called
law on “foreign agents”. Ideological control over science, together
with espionage, begins to directly influence the state
of academic rights and freedoms. The topic of human rights
has almost disappeared from teaching, and research in the
field of queer sociology is in fact banned. However, the most
vulnerable are those who either teach or demand respect for
human rights at the university, and then the loss of employment
is the result of a direct ideological confrontation with
the rector, such as for the author of this text.
Osteuropa, Vol. 68, No. 10/12, Vergleichende Toxikologie: Herrschaft in Russland und der Türkei (2018), pp. 243-252, 2018
Die Wissenschaft in Russland ist von Paradoxien geprägt. Obwohl sich das Putin-System scharf vom ... more Die Wissenschaft in Russland ist von Paradoxien geprägt. Obwohl sich das Putin-System scharf vom Westen, seinen Werten und Verfahren ab-
grenzt, steuert die Regierung Lehre und Forschung an Universitäten und Instituten zunehmend nach neoliberalen Prinzipien und Standards, die
vom Westen übernommen werden. Marktlogik dominiert. Russlands Führung
will die Internationalisierung der Universitäten vorantreiben und die Wettbewerbsfähigkeit der russländischen Forschung erhöhen. Gleichzeitig versucht der autoritäre Staat, die internationalen Kontakte der Wissen-
schaftler zu kontrollieren. Mehrere Wissenschaftler wurden nach fragwür-
digen Verfahren als Spione inhaftiert, andere als „ausländische Agenten“
stigmatisiert. Die Freiheit der Wissenschaften ist sowohl von den neolibe-
ralen Praktiken wie auch von der autoritären Herrschaft bedroht.
Laboratorium: журнал социальных исследований. 11(2):179–183, 2019
Изучение права и политики в СССР наталкивается на известную проблему: можно ли, собственно, назыв... more Изучение права и политики в СССР наталкивается на известную проблему: можно ли, собственно, называть созданную здесь систему правом, и в каком смысле это право отличается от идеологии, которая фактически с первых дней советской власти заменила политику? Отсюда следует вопрос о том, каким образом можно
изучать правовые практики государства, которое с самого начала заявило, что создает совершенно новый тип государства с полным отказом от предыдущей политико-правовой традиции (Pomeranz 2019:73–90). Отчасти решить эту проблему помогает лингвистический поворот в изучении истории и права, который привел к появлению интеллектуальной истории и истории понятий (Копосов 2001:284–294). Таким образом, появляется «археология понятий» (Козеллек 2016), которая позволяет исследовать взаимодействие идеологии, языка, политики и права.
Laboratorium, №10 (2), 177- 180, 2018
Отражению социального в языке и роли языка в изменении и переструктурировании социальной системы ... more Отражению социального в языке и роли языка в изменении и переструктурировании социальной системы общества посвящено уже много работ – начиная от классических работ Вильгельма фон Гумбольдта (1984) до сравнительно недавних Эдварда Сепира ([1929] 1993) и Бенджамина Ли Уорфа (Whorf 1956). Исследователи, анализируя функционирование языка, обращали внимание на то, как
именно язык конструирует социальную реальность, а Джордж Лакофф (Lakoff 1987) в своем классическом труде по языку продемонстрировал, как миф создает языковые категоризации и в конечном счете определяет картину мира австралийских аборигенов. Исследования славянских языков Анны Вежбицкой (2001) продолжили традицию изучения различных языковых культур через анализ функционирования и семантики разных «ключевых слов», опираясь на которые, выстраивается своего рода grand narrative той или иной культуры.
Неприкосновенный запас 5 (121), с 255-274, 2018
Спорт и политика в эпоху окончания «холодной войны» О лимпийские игры, замечает Аллен Гуттманн, в... more Спорт и политика в эпоху окончания «холодной войны» О лимпийские игры, замечает Аллен Гуттманн, всегда были политическими событиями по двум причинам. Прежде всего уже Пьер де Кубертен и его соратники воспринимали Олимпийское движение именно как способ установления международного мира. Во-вторых, с самого начала было решено, что игры должны быть открыты для всех спортсменов безотносительно расы, религии, этнической принадлежности и идеологии 1. При этом именно такого рода политические требования, без сомнения, всегда игнорировались истеблишментом Олимпийского движения. Проведение игр в нацистском Берлине-яркий тому пример
Russland-Analysen. No. 342. P. 10-13, 2017
Am 28. September 2017 hat die Bildungsaufsichtsbehörde »Rosobrnadsor« der Europäischen Universitä... more Am 28. September 2017 hat die Bildungsaufsichtsbehörde »Rosobrnadsor« der Europäischen Universität
St. Petersburg mitgeteilt, ihr keine neue Lizenz als Bildungseinrichtung zu erteilen. Damit droht der international
renommierten Hochschule das Aus. Mit diesem Schritt verdeutlicht Russland ein weiteres Mal, dass
das Land auf die Meinung der internationalen Öffentlichkeit keinen Wert mehr legt.
Interdisciplinary Political Studies, 2017
To what extent does science in authoritarian societies initiate practices of democracy and freedo... more To what extent does science in authoritarian societies initiate practices of democracy and freedom? This article provides an overview of the issue of academic rights and freedoms as an integral part of the academic ethos in the USSR and the Russian Federation and concludes that there has been a paradoxical shift in the relative extent of rights and freedoms in wider society vs. the academic
Baltic Worlds, #3, 2016
The practice of mandatory recourse to linguistic experts’ opinions
in cases pertaining to racial,... more The practice of mandatory recourse to linguistic experts’ opinions
in cases pertaining to racial, ethnic, and other types of hatred and
hostility, has caused the vast development of different approaches to
the analysis of the texts. During last ten years, numerous methods for
identifying “verbal extremism” have been recommended. It has been
suggested that the evolution of Russian legal linguistics has not yet
resulted in a “common theoretical basis for linguistic investigation in
court that is shared by all experts”. The current status of the proposed
approach to studying texts in order to identify “hostility and hate” demonstrates both the difficulty of establishing a general theoretical basis
for forensic linguistics as a whole and the contradictions that arise in
applying the numerous methodologies that exist in Russian science
for studying “extremist” texts.
Расизм, ксенофобия, дискриминация, какими мы их увидели/ред. Е. Деминцева. М.: НЛО, 256-273., 2013
Проблема «нового расизма», его функций, смысла
и причин широкой популярности в современной Европе... more Проблема «нового расизма», его функций, смысла
и причин широкой популярности в современной Европе
уже не раз становилась предметом широкого обсуждения.
Стремительная маргинализация традиционного, конс ер-
вативного расизма, связанного утверждением социально-
го неравенства, социальной иерархии, и появление нового,
«дифференциального», следуя термину П. Тагиеффа 2, ра-
сизма, функцией которого является утверждение и укре-
пление символических границ сообщества, которым якобы
угрожают «пришлые» культуры и «цивилизации», привела
к необходимости переосмыслить как социальную функцию
традиционных расистских схем, так и смысл приобретшего
столь широкое распространение нового расизма («куль-
турного» или «цивилизационного») в общей структуре язы-
ка конструирования неравенства и практик исключения
(дискриминации). Рефлексия такого рода чрезвычайно
важна не только для деконструкции расистского дискурса
в социальных науках, но также и для успешности реальной
практики борьбы с расизмом, ксенофобией и дискрими-
нацией.
Uploads
Papers by Dmitry Dubrovsky
Bis zum Beginn von Russlands Krieg gegen die Ukraine hatte der Kreml versucht, die Stärke russischer Universitäten und Forscher:innen in den internationalen Rankings zu demonstrieren. Jetzt führen die wegen des
Krieges verhängten Sanktionen des Westens dazu, dass russische Wissenschaftler:innen isoliert werden. Als Reaktion sind jene Teile der russischen Wissenschaft, die traditionell eine Zusammenarbeit mit dem Westen ablehnten, bestrebt, national definierte Maßstäbe zu etablieren. Russland wird wohl eine neue Form der akademischen Internationalisierung anstreben und dabei seine Aufmerksamkeit weniger gen Westen richten als vielmehr auf China, Indien und den Iran.
rungen der vergangenen Jahrzehnte spiegelte diese weiterhin das Verständnis von Menschenrechten bei der russischen Bevölkerung wider, das in sowjetischer Sprache und Theorien wurzelte. Seit Beginn des vollum fänglichen Angriffskriegs gegen die Ukraine wurde die Menschenrechtslehre gezwungen, zu den Mustern der 1970er Jahre zurückzukehren, da sich sowjetische Menschenrechtskonzeptionen mit aggressiver, kriegstreiberischer Propaganda verbinden. Das Völkerrecht wird dabei ins komplette Gegenteil verkehrt.
empirical, and methodological in nature.
with social scientists and university professors conducted
in spring 2020, we explore how Russian social scientists
assess and interpret academic freedom, with a particular
focus on freedom of academic expression inside and
outside universities. We find that while Russian social
scientists generally agree about the state of academic
freedom within the university, there is a considerable
divide over where to draw the line between freedom of
academic expression and freedom of speech. The social
model is characteristic primarily of politically and socially
active scholars, while the traditional understanding of
academic freedom is more typical of representatives
of university management. This discrepancy has set
the stage for severe conflicts that have resulted in the
dismissal from universities of politically and socially
active professors and students
this work as very important, regularly convening meetings of the Presidential Council for Science and Education and takes
an active part in it.
to suffer especially after the introduction of the so-called
law on “foreign agents”. Ideological control over science, together
with espionage, begins to directly influence the state
of academic rights and freedoms. The topic of human rights
has almost disappeared from teaching, and research in the
field of queer sociology is in fact banned. However, the most
vulnerable are those who either teach or demand respect for
human rights at the university, and then the loss of employment
is the result of a direct ideological confrontation with
the rector, such as for the author of this text.
grenzt, steuert die Regierung Lehre und Forschung an Universitäten und Instituten zunehmend nach neoliberalen Prinzipien und Standards, die
vom Westen übernommen werden. Marktlogik dominiert. Russlands Führung
will die Internationalisierung der Universitäten vorantreiben und die Wettbewerbsfähigkeit der russländischen Forschung erhöhen. Gleichzeitig versucht der autoritäre Staat, die internationalen Kontakte der Wissen-
schaftler zu kontrollieren. Mehrere Wissenschaftler wurden nach fragwür-
digen Verfahren als Spione inhaftiert, andere als „ausländische Agenten“
stigmatisiert. Die Freiheit der Wissenschaften ist sowohl von den neolibe-
ralen Praktiken wie auch von der autoritären Herrschaft bedroht.
изучать правовые практики государства, которое с самого начала заявило, что создает совершенно новый тип государства с полным отказом от предыдущей политико-правовой традиции (Pomeranz 2019:73–90). Отчасти решить эту проблему помогает лингвистический поворот в изучении истории и права, который привел к появлению интеллектуальной истории и истории понятий (Копосов 2001:284–294). Таким образом, появляется «археология понятий» (Козеллек 2016), которая позволяет исследовать взаимодействие идеологии, языка, политики и права.
именно язык конструирует социальную реальность, а Джордж Лакофф (Lakoff 1987) в своем классическом труде по языку продемонстрировал, как миф создает языковые категоризации и в конечном счете определяет картину мира австралийских аборигенов. Исследования славянских языков Анны Вежбицкой (2001) продолжили традицию изучения различных языковых культур через анализ функционирования и семантики разных «ключевых слов», опираясь на которые, выстраивается своего рода grand narrative той или иной культуры.
St. Petersburg mitgeteilt, ihr keine neue Lizenz als Bildungseinrichtung zu erteilen. Damit droht der international
renommierten Hochschule das Aus. Mit diesem Schritt verdeutlicht Russland ein weiteres Mal, dass
das Land auf die Meinung der internationalen Öffentlichkeit keinen Wert mehr legt.
in cases pertaining to racial, ethnic, and other types of hatred and
hostility, has caused the vast development of different approaches to
the analysis of the texts. During last ten years, numerous methods for
identifying “verbal extremism” have been recommended. It has been
suggested that the evolution of Russian legal linguistics has not yet
resulted in a “common theoretical basis for linguistic investigation in
court that is shared by all experts”. The current status of the proposed
approach to studying texts in order to identify “hostility and hate” demonstrates both the difficulty of establishing a general theoretical basis
for forensic linguistics as a whole and the contradictions that arise in
applying the numerous methodologies that exist in Russian science
for studying “extremist” texts.
и причин широкой популярности в современной Европе
уже не раз становилась предметом широкого обсуждения.
Стремительная маргинализация традиционного, конс ер-
вативного расизма, связанного утверждением социально-
го неравенства, социальной иерархии, и появление нового,
«дифференциального», следуя термину П. Тагиеффа 2, ра-
сизма, функцией которого является утверждение и укре-
пление символических границ сообщества, которым якобы
угрожают «пришлые» культуры и «цивилизации», привела
к необходимости переосмыслить как социальную функцию
традиционных расистских схем, так и смысл приобретшего
столь широкое распространение нового расизма («куль-
турного» или «цивилизационного») в общей структуре язы-
ка конструирования неравенства и практик исключения
(дискриминации). Рефлексия такого рода чрезвычайно
важна не только для деконструкции расистского дискурса
в социальных науках, но также и для успешности реальной
практики борьбы с расизмом, ксенофобией и дискрими-
нацией.
Bis zum Beginn von Russlands Krieg gegen die Ukraine hatte der Kreml versucht, die Stärke russischer Universitäten und Forscher:innen in den internationalen Rankings zu demonstrieren. Jetzt führen die wegen des
Krieges verhängten Sanktionen des Westens dazu, dass russische Wissenschaftler:innen isoliert werden. Als Reaktion sind jene Teile der russischen Wissenschaft, die traditionell eine Zusammenarbeit mit dem Westen ablehnten, bestrebt, national definierte Maßstäbe zu etablieren. Russland wird wohl eine neue Form der akademischen Internationalisierung anstreben und dabei seine Aufmerksamkeit weniger gen Westen richten als vielmehr auf China, Indien und den Iran.
rungen der vergangenen Jahrzehnte spiegelte diese weiterhin das Verständnis von Menschenrechten bei der russischen Bevölkerung wider, das in sowjetischer Sprache und Theorien wurzelte. Seit Beginn des vollum fänglichen Angriffskriegs gegen die Ukraine wurde die Menschenrechtslehre gezwungen, zu den Mustern der 1970er Jahre zurückzukehren, da sich sowjetische Menschenrechtskonzeptionen mit aggressiver, kriegstreiberischer Propaganda verbinden. Das Völkerrecht wird dabei ins komplette Gegenteil verkehrt.
empirical, and methodological in nature.
with social scientists and university professors conducted
in spring 2020, we explore how Russian social scientists
assess and interpret academic freedom, with a particular
focus on freedom of academic expression inside and
outside universities. We find that while Russian social
scientists generally agree about the state of academic
freedom within the university, there is a considerable
divide over where to draw the line between freedom of
academic expression and freedom of speech. The social
model is characteristic primarily of politically and socially
active scholars, while the traditional understanding of
academic freedom is more typical of representatives
of university management. This discrepancy has set
the stage for severe conflicts that have resulted in the
dismissal from universities of politically and socially
active professors and students
this work as very important, regularly convening meetings of the Presidential Council for Science and Education and takes
an active part in it.
to suffer especially after the introduction of the so-called
law on “foreign agents”. Ideological control over science, together
with espionage, begins to directly influence the state
of academic rights and freedoms. The topic of human rights
has almost disappeared from teaching, and research in the
field of queer sociology is in fact banned. However, the most
vulnerable are those who either teach or demand respect for
human rights at the university, and then the loss of employment
is the result of a direct ideological confrontation with
the rector, such as for the author of this text.
grenzt, steuert die Regierung Lehre und Forschung an Universitäten und Instituten zunehmend nach neoliberalen Prinzipien und Standards, die
vom Westen übernommen werden. Marktlogik dominiert. Russlands Führung
will die Internationalisierung der Universitäten vorantreiben und die Wettbewerbsfähigkeit der russländischen Forschung erhöhen. Gleichzeitig versucht der autoritäre Staat, die internationalen Kontakte der Wissen-
schaftler zu kontrollieren. Mehrere Wissenschaftler wurden nach fragwür-
digen Verfahren als Spione inhaftiert, andere als „ausländische Agenten“
stigmatisiert. Die Freiheit der Wissenschaften ist sowohl von den neolibe-
ralen Praktiken wie auch von der autoritären Herrschaft bedroht.
изучать правовые практики государства, которое с самого начала заявило, что создает совершенно новый тип государства с полным отказом от предыдущей политико-правовой традиции (Pomeranz 2019:73–90). Отчасти решить эту проблему помогает лингвистический поворот в изучении истории и права, который привел к появлению интеллектуальной истории и истории понятий (Копосов 2001:284–294). Таким образом, появляется «археология понятий» (Козеллек 2016), которая позволяет исследовать взаимодействие идеологии, языка, политики и права.
именно язык конструирует социальную реальность, а Джордж Лакофф (Lakoff 1987) в своем классическом труде по языку продемонстрировал, как миф создает языковые категоризации и в конечном счете определяет картину мира австралийских аборигенов. Исследования славянских языков Анны Вежбицкой (2001) продолжили традицию изучения различных языковых культур через анализ функционирования и семантики разных «ключевых слов», опираясь на которые, выстраивается своего рода grand narrative той или иной культуры.
St. Petersburg mitgeteilt, ihr keine neue Lizenz als Bildungseinrichtung zu erteilen. Damit droht der international
renommierten Hochschule das Aus. Mit diesem Schritt verdeutlicht Russland ein weiteres Mal, dass
das Land auf die Meinung der internationalen Öffentlichkeit keinen Wert mehr legt.
in cases pertaining to racial, ethnic, and other types of hatred and
hostility, has caused the vast development of different approaches to
the analysis of the texts. During last ten years, numerous methods for
identifying “verbal extremism” have been recommended. It has been
suggested that the evolution of Russian legal linguistics has not yet
resulted in a “common theoretical basis for linguistic investigation in
court that is shared by all experts”. The current status of the proposed
approach to studying texts in order to identify “hostility and hate” demonstrates both the difficulty of establishing a general theoretical basis
for forensic linguistics as a whole and the contradictions that arise in
applying the numerous methodologies that exist in Russian science
for studying “extremist” texts.
и причин широкой популярности в современной Европе
уже не раз становилась предметом широкого обсуждения.
Стремительная маргинализация традиционного, конс ер-
вативного расизма, связанного утверждением социально-
го неравенства, социальной иерархии, и появление нового,
«дифференциального», следуя термину П. Тагиеффа 2, ра-
сизма, функцией которого является утверждение и укре-
пление символических границ сообщества, которым якобы
угрожают «пришлые» культуры и «цивилизации», привела
к необходимости переосмыслить как социальную функцию
традиционных расистских схем, так и смысл приобретшего
столь широкое распространение нового расизма («куль-
турного» или «цивилизационного») в общей структуре язы-
ка конструирования неравенства и практик исключения
(дискриминации). Рефлексия такого рода чрезвычайно
важна не только для деконструкции расистского дискурса
в социальных науках, но также и для успешности реальной
практики борьбы с расизмом, ксенофобией и дискрими-
нацией.
This study scrutinizes the complex relationship between civic activism focused on remembering the past and the demands of truth and justice of various stakeholders gathered around civic commemoration activities. Focusing on the memory scene of our case studies, Turkey and Russia, we will provide a detailed discussion on the complicated relationships among remembrance, forgetting, “normalization”, and demands for justice and truth.
Memory activism creates a civil space of remembrance that challenges the official narratives of the violent pasts, democratizes one-sided national accounts, and struggles for the inclusion of the unheard voices. On the one hand, memory activism destabilizes nationalistic accounts and opens up a space for alternative narratives, and on the other hand it builds a space of civic activism for resilience, struggle, and resistance (Schindel and Colombo 2014). Generally speaking, civic memorial initiatives use a wide-ranging repertoire of political mobilization and they have both specific and more general demands for remembrance, accountability, justice, and dealing with the past.
These initiatives reflect the plural demands of various political and social groups: some claim to represent the victims of the coups, like in Argentina, while others claim to represent victims of different ethno-political conflicts, as in Bosnia Herzegovina, South Africa, and Turkey. Some use more depoliticized vocabularies and rhetoric, in places like Cyprus where international NGOs have been active after the conflict (Kovras 2017), while others use relatively more politicized and militant tones, like in Nepal where the Maoist movement has political influence of over grassroots organizations and civic memory actors (Fullard 2008). All in all, these initiatives create an important civil space in relation to memory and commemorations, identity and citizenship, and past and future.
In our study, we chose two cases that are crucial considering their long lasting political influence over the Caucasus region and that illustrate different aspects and challenges of civic memory activism: Turkey and Russia. Given the fact that one of the most important events of these scenes is established in relation of the Armenian Genocide, it is at the core of our analysis. We scrutinize Turkey’s memory scene of the Armenian Genocide through civil initiatives on genocide commemoration whereas for Russia, we decided to focus on the civic memory activism of the Armenian diaspora. This choice, we believe, made it possible to concentrate on a more nuanced memory scene that reveals a deepened understanding of civic memory activism, revealing both its relations with Armenia and Russia. Also, civic memory initiatives regarding crucial historical periods of political violence in Russia and Turkey, like Stalin’s purges or recent history of the Kurdish conflict, are thoroughly evaluated.
For each case, we chose concrete examples of civic memory activism. For a deepened understanding of each case, we reviewed the press releases, declarations, and online data of the relevant organizations and/or initiatives. Moreover, for each of the cases we decided to conduct semistructured interviews with important organizers of the commemoration practices; we aimed to interview between two and five key individuals.
978-0-4156-3456-4.